Почему ученик фарисея хуже фарисея?

Много лет я только молча ужасалась, читая в Евангелии от Матфея стих 23:15  о фарисеях, и чувство ужаса разделяли со мной и те, с кем я об этом стихе говорила. Однако наконец я решила набраться храбрости (не без трепета) и попробовать о нем поразмышлять. Но увидела, что для большей ясности нужно начать заранее, с предыдущей главы. Почему — надеюсь, изложение это покажет.

О ком это?

В 22-й главе Евангелия от Матфея Христос рассказывает притчу о званых и избранных, в которой ясно сказано, что если званые (то есть люди Ветхого Завета) не будут достойны, то царь (Бог) призовет на свой пир (в Свое Царство) других. Справедливо принявшие это на свой счет фарисеи, и без того предельно раздраженные, посылают к Нему учеников своих (Мф22:16) с провокационным (иначе не скажешь) вопросом о подати кесарю в надежде услышать «антигосударственный» ответ и радостно приступить к оргвыводам. Сколько раз с тех пор несостоятельные участники дискуссий об идеях переводили эти дискуссии в русло политических обвинений — сосчитать невозможно, тем более что этот народный обычай продолжает процветать. Ответ: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (ст. 21) удивляет вопрошающих, и создается впечатление, что почва для этого удивления благополучно сохранилась до наших дней: идея неразрывного смешения религии и политики настолько прочно укоренена в сознании верующих и неверующих, что можно подумать, что Евангелие еще не написано или что за прошедшие со времени его возникновения без малого две тысячи лет многие так и не удосужились его прочесть. Итак, фарисеи временно устранились, но на смену им выступили саддукеи с, прямо сказать, не очень умным вопросом о том, чьей женой будет в Царствии Небесном семикратная вдова. В ответ звучит: Заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией (ст. 29). Народ дивится, саддукеи приведены в молчание (см. ст. 33–34).

Но фарисеи, собравшись с духом, вновь приступают с искусительными вопросами, на этот раз — о заповедях: какая главнее? В ответ звучат две заповеди, которые мы с тех пор называем заповедями Христовыми; обратим внимание на то, что они взяты из Ветхого Завета (Втор 6:5; Лев 19:18). Затем вопрос задает Сам Спаситель: как можно Христа (Мессию) называть сыном Давидовым, если сам Давид называет Его Господом (ст. 42–45)? Ответа у фарисеев нет; и с того дня никто уже не смел спрашивать Его (ст. 46). В Евангелии от Марка (Мк 2:23–28) рассказывается о том, как в субботу вопреки иудейскому закону, запрещающему любую работу в этот день, ученики Христа срывали в поле колосья. Фарисеи упрекнули их в этом, на что Христос ответил: суббота для человека, а не человек для субботы.

 

Фарисеи и их наследие

Теперь Христос невозбранно говорит с народом и учениками, и эта Его речь составляет содержание 23-й главы. А предыдущая глава принципиально важна не только сама по себе, но и тем, что создает контекст, в котором предельно ясна антифарисейская направленность сказанного здесь.

В начале 23-й главы содержится констатация: на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи (Мф 23:2). Значит ли это, что их нужно непрестанно гневно обличать, низвергать и свергать? — Вовсе нет: все, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте (ст. 3). Фарисеи искушены в законе, книжники образованны. Самое дурное в фарисеях — то, что они набожны напоказ и жаждут публичного признания и почестей (ст. 4–7).

Затем следует потрясающая речь Христа, каждый период которой начинается словами: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры... — ибо они препятствуют людям входить в Царство Небесное, поедают дома вдов, то есть увлекаются поборами с самых обездоленных, лицемерно долго молятся и, наконец, то самое, к размышлению над чем было так трудно приступить:

Горе вам … что обходите море и сушу, дабы обратить хоть одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас (ст. 15).

Далее Господь, называя фарисеев слепыми вождями, говорит об извращении ими самой идеи святости и благоговения: для них золото храма больше, чем сам храм, жертвенный дар важнее жертвенника. Исправно платя десятину, они пренебрегают тем, что важнее всего в законе: судом, милостью и верой (см. ст. 23).

Как же сочетается призыв к соблюдению того, что фарисеи предписывают обращаемым, с тем, что обращенный ими делается сыном геенны, вдвое худшим их самих?
Рискну утверждать, что, несмотря на видимую сложность понимания, смысл этого в евангельском контексте прослеживается достаточно четко.

Ведь в чем основной порок фарисейства, из-за которого и помещено в Евангелие подробное описание фарисеев? — В том, что у них, обладающих массой полезных сведений, во главу угла ставится внешнее благочестие, а о сердечной теплоте веры и речи нет. Так чему они могут научить тех, кого обращают? — В основном этому же; а поскольку ученик не выше учителя (Мф 10:24), то и ученики фарисейские остаются перед вратами милости и истины, любви к Богу и ближнему, не в силах переступить порог. Ниже будет сказано о том, почему фарисейское наследие столь прилипчиво.

 

Чему можно научиться у фарисея?

Но почему же об обращаемых фарисеями сказано, что они хуже; ведь, казалось бы, достаточно плохо быть такими же, как фарисеи?

А потому и хуже, что дальше от источника веры. От избытка сердца говорят уста (Мф 12:34; выше там же сказано: как вы можете говорить доброе, будучи злы; см. также Лк 6:45: Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его). Да, фарисеи, как было сказано выше, искушены в законе, но знают ли они его? — В сущности нет, и мы видим, как Христос постоянно их в этом уличает. Потому что не поняли сути, не приняли душой, превратили служение Богу в пустой и мертвый ритуал, о смысле которого даже и задуматься не хотят. И только это они в состоянии передать.
Ну вот, вроде бы понятно. Злы ли фарисеи? — о да, и все их поступки диктуются злобой к Спасителю потому, что Он благовествует не то, что они считают правильным, то есть не фарисейское спасение, а Божие. Они-то приготовились руководить судьбами мира, а им предлагают каяться. А каяться можно, если в сердце любовь к добру и тем самым к Богу, а не к себе и своим идейкам. И крещение Иоанново, крещение покаяния, имело своей целью очистить и самих фарисеев (если захотят), и тех, кто по простоте своей считал, что вера фарисейская — это самое оно, потому что сложно и непонятно.

Книжники и первосвященники не питали иллюзий относительно того, о ком Христос сказал притчу о злых виноградарях, побивших слуг и убивших сына хозяина виноградника. «И старались схватить Его, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал притчу; и, оставив Его, отошли» (Мк 12:1-12).

 

Обречены ли фарисеи?

Но вот каждый ли, принадлежащий к сообществу фарисеев, зол? Приведем, если угодно, контрпример. Был ли Савл Тарсянин жесток к христианам? — Да, был. Но вот только не во имя себя, а во имя Бога. Встретив же Его на пути в Дамаск, бурно уверовал и бурно покаялся; накал его сердечных чувств был таков, что он ослеп. Вот уж где действительно избыток сердца, и в дальнейшем этот избыток диктовал ему речи, потрясшие мир.

Заметим к тому же, что учителем его, по его собственному свидетельству, был рабби Гамалиил (см. Деян 22:3: Я иудеянин… воспитанный… при ногах Гамалиила, тщательно наставленный в отеческом законе). О Гамалииле же мы получаем представление по той роли, которую он сыграл в жизни апостольской общины. В 5-й главе Деяний (ст. 27–40) мы читаем о том, как Петр и апостолы свидетельствовали свою веру перед синедрионом, члены которого разрывались от гнева и умышляли умертвить их. Гамалиил же, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывести обвиняемых и напомнил коллегам, что разные лжеучения на их глазах неоднократно обращались в ничто, продолжив так: И ныне говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их, ибо если это предприятие и это дело — от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться богопротивниками. Жизнь Апостолов была спасена.

Слова Гамалиила — это пример чистоты веры, от избытка которой учитель апостола Павла произнес свою речь, безупречную по форме и по содержанию; это пример знания, которое вопреки общему правилу не надмевает (ср. 1 Кор 8:1: знание надмевает, а любовь назидает), а порождает мудрость, исполненную любви, потому что очевидно, что не только об Апостолах и о чистоте веры печется Гамалиил, но и о своих собратьях по синедриону!

Так что никакой фатальной обреченности ни для фарисеев, ни для их учеников нет, поскольку не фарисейство призвано вершить судьбы людей. Этим ведает Всевышний, Который призывает к себе любого, в том числе и фарисея, и незадачливого бедолагу, обращенного им. Весь вопрос в том, что проповедует обращающий — веру во Всемогущего и Всеблагого, в Котором источник жизни, любви и истины, или же свое понимание законов, обычаев и ритуалов, то есть себя, свои личные заблуждения, и в состоянии ли обращаемый отделить свое познание истины от своей симпатии к обращающему.

А теперь самое время нам констатировать, что приходится смириться с тем, что в истории фарисейство как таковое вышло из рамок Ветхого Завета. Обидно, конечно, но Христос нас об этом предупреждал: при том, что Он неоднократно ободряет учеников (а через них — и нас) словами: не бойтесь..., Он говорит и: бойтесь, уточняя, чего именно нужно бояться: закваски фарисейской.

 

О простоте и сложности

Вообще говоря, быть приверженцем Ветхого Завета сильно проще, нежели следовать заповедям Нового. Казалось бы, обычно говорят о том, что в Новом Завете свобода, а Ветхий налагает массу ограничений и правил. А вот поди ж ты; оказывается, правила, ритуалы и т. п. несравнимо легче для исполнения, чем заповеди любви, принимаемые без принуждения. Гораздо проще жертвовать Богу деньги, время, окружающих (мало, что ли, примеров того, как «сильно верующий» мучает семью? мало ли возмутительных случаев, когда мамаша ради своего спасения отдает совсем юную дочь в монастырь — и при этом не то чтобы против ее воли, но даже не подозревая, что таковая воля может у нее быть?). Но вот отдать Богу свое сердце, свою любовь и в конечном итоге всего себя препоручить воле Божией в свободном порыве любви — с этим посложнее. Вот и получается, что десятки мелких благочестивых обычаев — это просто, а две заповеди Христовых — сложно.

Кажется, еще сложнее понять, что спастись трудно отнюдь не потому что очень много приходится выучивать и соблюдать, а потому что нужно различать, чтó ко спасению, а что в этом смысле безразлично или даже неполезно. Помнить, что только в Боге успокаивается душа (Пс 61:2, 6), страшновато и тем самым неприятно. Но зато какой гордостью преисполняется сердце человека, перечисляющего все, что он делал или не делал, ел или не ел, читал или не читал…

Кстати сказать, понимание написанного выше слова «спастись» — очень хорошее средство различения христианства и фарисейства. Если придерживаться веры христианской, то спасает нас Христос, к Которому мы обращаемся с полным доверием и любовью из глубины чистого сердца. Существует и другое понимание, при котором слово это означает программу собственных усилий и действий, совершив которые, человек, словно выполнив некий норматив, заслуживает спасения. Правда, душа его при этом успокаивается не в Боге, а в нем самом…

Однако цель духовной жизни христианина — приближение к Богу, богопознание. Но коль скоро трудный путь богопознания заменяется бесконечным нагромождением правил, то и — страшно сказать — образ Божий в очах человеческих искажается. Вместо Любви и Истины перед внутренним взором начинает маячить некто вроде налогового инспектора или судебного пристава…

А как любят разные псевдостарцы и сомнительные старицы вести своего рода бухгалтерию: будешь читать столько-то раз такой-то акафист — будет тебе послабление или даже вовсе льготы и преимущества. Определенное количество земных поклонов поможет при определенных же неприятностях и будет обозначать строго отмеренную дозу очищения от грехов. И ведь те, кто к ним обращается, как раз это и ценят: все просто, все по-человечески понятно. Выполняй правила — и порядок.

 

От Нового Завета — к Ветхому?

Вроде бы то, что эти правила ко временам новозаветного Откровения существовали уже в виде закваски фарисейской, должно настораживать. Ан нет, не настораживает.
Так в должной ли мере мы ее боимся, то есть опасаемся, избегаем, боремся? Наверняка нет, и вот мельчайший пример, относящийся — увы! — к нашей реальности.
Приходится слышать от новообращенных, как их «утешали» рассуждениями о том, что вера мало кому доступна, а только особо избранным. Утешенные преисполнялись при этом гордыней в меру своего нрава: кто грубой и буйной, кто тонкой, с потупленными очами и сладостным голосом. Очень часто это говорилось им, чтобы удержать их таким образом от стремления обращать к вере ближних, что называется, направо и налево. Такое сдерживание в общем-то полезно и правильно, потому что неофитский пыл способен на многое, но из этого многого мало что идет на пользу. Однако ошибка в том, что при этом совершенно отсутствовала необходимая апелляция ко Христу: на самом деле это Он зовет и приводит к Себе тех, кто может Его услышать, и чем утверждаться в мыслях о своей элитарности, уместнее поблагодарить Его (ведь то, что мы Его услышали, — тоже Его дар, а наша «заслуга» разве что в том, что не отвергли) и просить о вразумлении тех, кто нам дорог. Спрашивается, при чем тут фарисейство? — Для ответа достаточно вспомнить эпизод с мытарем и фарисеем, который Церковь предлагает нам для размышления в преддверии Великого поста (Лк 18:10–14), где вся гордыня фарисейская изливается в словах: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, как вот этот мытарь. Ничего себе молитва! И разве совсем уж не похоже на то, что проскальзывает в наших мыслях, рассуждениях, а то и в печатных текстах?

Обращение во имя… кого?

Так вот и получается, что незрелый проповедник проповедует от своего имени свою незрелость, свое поверхностное понимание христианства. С этим сталкивался и апостол Павел — и весьма печалился по этому поводу. Третья глава Первого послания к Коринфянам практически вся посвящена скорбным рассуждениям апостола Павла о том, что нельзя считать духовными тех, кто декларирует свою преданность идеям того или иного проповедника-миссионера (в том числе и его самого); это свойство людей плотских, а духовность формируется тогда, когда человек исповедует, что он — Христов.

Блестящей иллюстрацией к утверждению о том, что и приверженность внешнему, и стремление утвердить свое собственное понимание христианства, а не дух Христов, коренятся в фарисействе, служит 15-я глава Деяний апостольских, в которой описывается, как Апостолы в Иерусалиме рассудили распрю, навязанную Павлу. Кто был против него? — Из фарисейской ереси уверовавшие (Деян 15:5). Чего же они хотели? — Обрезания для уверовавших из язычников, то есть по сути «двуступенчатого» введения в Церковь новозаветную через правила и ритуалы Ветхого Завета. По милости Божией и к великому нашему счастью, Апостолы это отвергли.

Времена теперь иные, и об обрезании речи уже нет. Но тенденция к «индивидуальным методикам» сохраняется. А что, приходилось даже читать, что обращаемых следует удерживать от Писания… как бы чего не вышло, как говаривал чеховский человек в футляре. А что же тогда, простите, проповедовать? Выходит опять-таки, что себя.

Вообще следует сказать, что творческие методы обращения весьма разнообразны, и классифицировать их непросто. Правда, один критерий для классификации есть, и это отношение к личности обращаемого. По этому критерию методики колеблются от указания на необходимость полной деструкции личности (то есть то, как Господь замыслил данного человека, не считается, переделать его нужно по образу и подобию проповедника) до заботливого стремления сохранить все черточки его личности вплоть до явно нездоровых, что тоже наверняка отражает индивидуальность проповедника. Центральную же позицию на этой шкале занимает простая инструкция с рекламным зачином: такие-то люди, всем известные (по телевизору их показывают!) — верующие, следовательно, ничего плохого в этом нет, присоединяйтесь!

Иногда при этом, если честно, очень хочется мысленно согласиться с тем, что с Писанием нужно поосторожней. Так, пришлось услышать, что так как Христос заповедал Апостолам быть ловцами человеков, то нужно помнить, что на крючок полагается насадить что-нибудь вкусненькое вроде VIP-персон. Образ совершенно отвратительный. На попытки объяснить, что в Евангелии говорится о неводе, а вовсе не об удочке, следует… полное невнимание: не сбивайте с толку человека, увлеченного благой целью.

Далее излагается собственно инструкция: как входить в храм, как креститься и кланяться, как ставить свечки, как поститься перед причастием, что вычитывать, не забыть поцеловать крест и Евангелие, после причащения к иконам не прикладываться… И так далее в том же роде. Ну и еще — какие нехорошие люди сектанты, инославные и иноверцы. Почему? — А потому что они против нас; как правило, об их вере речи нет.

Помню, при советской власти в большом московском храме на вопрос о том, что нужно, чтобы креститься, отвечали: белая рубашка, полотенце, купить крестики и свечки. При этом если речь шла о крещении младенца, то подчеркивалось: пять крестиков, потому что была полная уверенность, что и родители, и восприемники крестов не носят. Неужели мы к этому возвращаемся?

 

Неужели все так плохо?

Вовсе нет, потому что Глава нашей Церкви — Христос, потому что Божия Матерь и сонм святых молятся за нас. И практически всякий человек, вошедший в Церковь, может быть услышан Господом — и может услышать голос Божий. И незадачливые миссионеры — тоже люди отнюдь не пропащие. У меня на глазах неоднократно спадал их пыл, и они плавно (или не очень) переходили к духовному деланию ради возрастания собственной души в Боге.
А человек, возрастающий в Боге, стяжавший душевный мир, способен, как известно, спасти тысячи вокруг себя — просто фактом своей веры.

 

Графика Елены Черкасовой